Пушкин, евреи и тараканы

altText
Фото: www.omsktime.ru

Я недавно позволил себе в комментарии в ФБ высказаться о том, что считаю «верность стране» своего рода религиозным чувством: «Возможно, это худший из патриотизмов, поскольку его объектом являются не близкие, не конкретный живой человек — вождь, не вера в благо для людей (идеология), а чувство к условному и временному коллективному договору».

Это не фигура речи и не красное словцо. Я не проповедник радикального индивидуализма, я, как знающие мою жизнь могут легко заметить, человек достаточно преданный — семье, друзьям, командам, в которых работаю, людям, меня окружающим: не из удовольствия же я, в конце концов, корячусь до сих пор в России, пишу, читаю лекции, учу, спорю, навлекаю на себя встревоженные вопросы одних: «Что ж ты до сих пор не уехал, опасно же?» — и злобные вопросы других: «Когда ж ты наконец уедешь или тебя здесь пристукнут?» Но я не готов идентифицировать аморфно-казенное «страна» с тем, что мне действительно дорого: с живыми и умершими людьми, с местами и местностями, с важной для меня историей. Слишком часто «страна» меняется и меняет свои границы, слишком редко она думает обо мне и тех, кто мне дорог, а если думает, то только чтобы что-то с меня получить. Слишком много мерзавцев и сумасшедших повадились воспевать «верность стране» и навязчиво ей учить за разное количество серебреников и даже просто из любви к искусству — благодаря им в большой степени произнесение слова «патриотизм» создает эффект открывания двери в дачный туалет.

Прекрасная Марина Иванова в комментарии к моему тексту напомнила про стихи Пушкина:

«Два чувства дивно близки нам,
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам».

Ну и — куда же без него — великий патриот Игорь Ашманов в ответ разражается криком (обращенным к Марине Ивановой): «Нечего метать бисер перед свиньями!» Свинья — это я, разумеется, и не только потому, что не соглашаюсь выть в одном стройном хоре прихлебателей про патриотизм, сиречь любовь к властям. Я еще и еврей, а значит, исходя из публичных высказываний Ашманова, прямой пособник английских рептилоидов и самого Ротшильда (интересно, какого именно) в деле покорения, осквернения и извода великой Руси.

Но я хочу написать не про Ашманова, а про Пушкина. Я не пушкиновед, да и сколько пушкиноведов, столько и мнений, так что все нижесказанное воспринимайте как мои собственные скромные размышления.

Стихотворение, приведенное Мариной Ивановой, это и не стихотворение вообще — это обрывки, черновик. Четыре строки написаны в 1830 году , к чему относятся — непонятно, заглавие на листе есть, но почему-то это «Два чувства Богом нам даны», то есть не первая строка и вообще по смыслу не вяжется: если даны Богом, то чего ж в их близости дивного?

Стихотворение при жизни Пушкина не завершено и не издано. Зато после его смерти развернулась активная работа над архивами: автора «Оды вольности» и «Во глубине сибирских руд» требовалось срочно превратить в «наше всё». Как мы знаем, закончился этот процесс созданием неким Веровым бездарных стихов «Не пали отчие знамена» , ...

Я недавно позволил себе в комментарии в ФБ высказаться о том, что считаю «верность стране» своего рода религиозным чувством: «Возможно, это худший из патриотизмов, поскольку его объектом являются не близкие, не конкретный живой человек — вождь, не вера в благо для людей (идеология), а чувство к условному и временному коллективному договору».

Это не фигура речи и не красное словцо. Я не проповедник радикального индивидуализма, я, как знающие мою жизнь могут легко заметить, человек достаточно преданный — семье, друзьям, командам, в которых работаю, людям, меня окружающим: не из удовольствия же я, в конце концов, корячусь до сих пор в России, пишу, читаю лекции, учу, спорю, навлекаю на себя встревоженные вопросы одних: «Что ж ты до сих пор не уехал, опасно же?» — и злобные вопросы других: «Когда ж ты наконец уедешь или тебя здесь пристукнут?» Но я не готов идентифицировать аморфно-казенное «страна» с тем, что мне действительно дорого: с живыми и умершими людьми, с местами и местностями, с важной для меня историей. Слишком часто «страна» меняется и меняет свои границы, слишком редко она думает обо мне и тех, кто мне дорог, а если думает, то только чтобы что-то с меня получить. Слишком много мерзавцев и сумасшедших повадились воспевать «верность стране» и навязчиво ей учить за разное количество серебреников и даже просто из любви к искусству — благодаря им в большой степени произнесение слова «патриотизм» создает эффект открывания двери в дачный туалет.

Прекрасная Марина Иванова в комментарии к моему тексту напомнила про стихи Пушкина:

«Два чувства дивно близки нам,
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам».

Ну и — куда же без него — великий патриот Игорь Ашманов в ответ разражается криком (обращенным к Марине Ивановой): «Нечего метать бисер перед свиньями!» Свинья — это я, разумеется, и не только потому, что не соглашаюсь выть в одном стройном хоре прихлебателей про патриотизм, сиречь любовь к властям. Я еще и еврей, а значит, исходя из публичных высказываний Ашманова, прямой пособник английских рептилоидов и самого Ротшильда (интересно, какого именно) в деле покорения, осквернения и извода великой Руси.

Но я хочу написать не про Ашманова, а про Пушкина. Я не пушкиновед, да и сколько пушкиноведов, столько и мнений, так что все нижесказанное воспринимайте как мои собственные скромные размышления.

Стихотворение, приведенное Мариной Ивановой, это и не стихотворение вообще — это обрывки, черновик. Четыре строки написаны в 1830 году , к чему относятся — непонятно, заглавие на листе есть, но почему-то это «Два чувства Богом нам даны», то есть не первая строка и вообще по смыслу не вяжется: если даны Богом, то чего ж в их близости дивного?

Стихотворение при жизни Пушкина не завершено и не издано. Зато после его смерти развернулась активная работа над архивами: автора «Оды вольности» и «Во глубине сибирских руд» требовалось срочно превратить в «наше всё». Как мы знаем, закончился этот процесс созданием неким Веровым бездарных стихов «Не пали отчие знамена» , которые патриотическая камарилья незамедлительно приписала Пушкину. А начинался он более скромно — с «полезного» идеологически комбинирования разных черновиков в единые стихотворения по воле составителя и застенчивого дописывания недописанного поэтом. В 1859 году это стихотворение впервые появляется в собрании сочинений и имеет одно четверостишие (приведенное выше), считаясь отрывком из ненаписанного произведения. Но за полвека ситуация меняется, и в упомянутое стихотворение в издании 1903 года с подачи, в частности, некоего пушкиноведа Шляпкина вторгается целых два четверостишья. Посередине встает фрагмент из другого черновика:

«На них основано от века,
По воле Бога самого,
Самостоянье человека,
Залог величия его».

В этом нет большой проблемы — это тоже строчки Пушкина. Правда, Пушкин пишет их отдельно и потом перечеркивает — они ему не нравятся, придуманное им слово «самостоянье» он потом никогда и нигде не использует. Кто такие «они» и какое отношение «они» имеют к любви к пепелищам и гробам, остается загадкой, и оснований трактовать это четверостишие как продолжение первого нет никаких (впрочем, формально оснований для обратного тоже нет).

Хуже всего обстоят дела с третьим четверостишьем. В черновиках Пушкина есть множество разрозненных обрывков фраз, которые можно трактовать как угодно, но полуконечный вариант, судя по всему, должен был выглядеть так:

«Животворящая святыня!
Земля была <б> без них мертва.
Как ………………. пустыня
И как алтарь без Божества».

Чувств два, а животворящая святыня одна, но в следующей строчке появляются какие-то «они», без которых мертва Земля, — вряд ли пушкинский гений полагает, что пепелища или гробы или некие чувства человека животворят Землю? Все же Пушкин достаточно точен и уж коль скоро упоминает святыни, о святынях бы и говорил. И у пустыни странное многоточие — поэту изменил дар и он не смог придумать определения? Буква «б» во второй строчке у Пушкина отсутствует, она добавлена издателем 1859 года, потому что без неё получается какая-то ерунда: выходит, что любовь к предкам и родным местам сперва отсутствовала, а потом появилась?

Издатель 1903 года (периода очередного подъема патриотизма, чем он кончился — мы все помним) знал, что делать с Пушкиным. В его издании третье четверостишие выглядит так:

«Животворящая святыня! Земля была без них мертва; Без них наш тесный мир — пустыня, Душа — алтарь без божества».

Третья строка — творчество составителя на основе пушкинского чернового «как … пустыня». Повторение «без них», «тесный мир» — у Пушкина, который всегда воспевал широту мира, — всё это — печальная попытка помочь поэту. Буква «б» пропала. Четвертая строфа вообще придумана составителем, причем крайне коряво, что для Пушкина нелепость: душа — это божественная сущность, «душа без божества» невозможна, назвать душу алтарем (жертвенным камнем или, возможно, восточной частью здания храма) — дико. Только человек, не понимающий разницу между фразами «алтарь души» и «душа — алтарь», мог такое написать.    

Так о чем же этот черновик, зачем и почему написан? Начнем с очевидного: никакого «государственного патриотизма» в нем найти не удастся, родное пепелище и отеческие гробы — это личные боли и память человека. Стихотворение начато на листе, на котором сверху есть обрывок записи дневникового характера: «Древние, нынешние обряды… Кто бы я ни был, не отрекусь, хотя я беден и ничтожен. Рача, Гаврила Пушкин. Пушкины при Царях, при Романовых. Казненный Пушкин. При Екатерине II. Гонимы. Гоним и я». Можно предположить, что этот обрывок — задумка большого произведения, скорее всего, стихотворного. И повод для появления такого стихотворения был — публикация письма Ф. В. Булгарина:  

«Рассказывают анекдот, что какой-то поэт …, также подражатель Байрону, происходя от мулата, или, не помню, от мулатки, стал доказывать, что один из предков его был негритянский принц. В ратуше города доискались, что в старину был процесс между шхипером и его помощником за этого негра, которого каждый из них хотел присвоить, и что шхипер доказывал, что он купил негра за бутылку рому. Думали ли тогда, что к этому негру признается стихотворец. Vanitas vanitatum».

Прямо пост в фейсбуке, провоцирующий, как бы сейчас сказали, мегасрач.

Булгарин — выходец из высокородной шляхты; воевал за Наполеона и награжден орденом Почетного легиона; русский издатель, критик и литератор; до 1825 года — пока ветер дует в ту сторону — поборник свобод, конституции и буржуазных реформ. С 1826 года, как только началась реакция, — яростный противник реформ, борец со свободомыслием, сотрудничает с печально известным Третьим отделением. Жесткий оппонент Пушкина вполне в «русском стиле» — обвиняет последнего в «отсутствии патриотизма, воспевании казаков и жидов» (удивительно стандартный набор для интеллектуальной обслуги власти). В письме он грубо переходит на личность поэта. Не правда ли, крайне узнаваемый персонаж, таких и сегодня немало, что в литературе, что в политике, что в программировании?

Мегасрач состоялся. Пушкин сильно задет. Он не только общается по поводу письма с самим Бенкендорфом — он рвется ответить в творчестве. Пытаясь начать на «высокой ноте» — это как раз обрывки из «два чувства дивно близки нам», — он оставляет эту затею (на потом? Навсегда? Потому ли, что высокий тон неуместен по отношению к интимным чувствам? Потому ли, что ему приходится притянуть буквально за уши бога, душу, алтарь, и он чувствует, что всё это фальшиво?). В итоге он пишет вполне законченное стихотворение совершенно низким стилем, оно называется «Моя родословная». Стихотворение длинное, Пушкин в нем описывает своих предков «без прикрас», по ходу оскорбляет десяток знатнейших семей России (включая потомков Меньшикова и Разумовского), объявляет себя «мещанином», Булгарина называет «Фиглярин», напоминает, что пушкинского предка купил сам царь Петр, а не простой шкипер. Стихотворение есть в собраниях сочинений, но сам Пушкин его не опубликовал: видимо, решил, что оно либо слишком резко, либо неудачно (на мой крайне скромный взгляд, оно и правда неудачно).

Смысл ненаписанного стихотворения (если считать эти три обрывка одним стихотворением) достаточно понятен: человек обретает «самостояние», «самость» — независимость и индивидуальность — в осознании себя в роду своих предков, невзирая на то, что они мертвы, а их история трагична. В этой индивидуальности, противопоставленной (как мы видим и из прозаического текста на том же черновике, и из реакции на пасквиль Булгарина, и из стихотворения «Родословная») государственнщине, казенной истории, национализму, посконному патриотизму, и состоит величие человека. Но к каким же пепелищам отсылает автор? Без чего мертва земля? В чем «сюжет» задумки?

Есть мнение (там, где Пушкин, там всегда «есть мнения»), что поэт изначально планировал создать стихотворение более длинное, имеющее конкретную историческую коннотацию. Косвенно на это указывают и пустыня, и алтарь без божества, и пепелища. Если вспомнить, что культура, в которой вырос Пушкин, была глубоко христианской, а основой основ образования и воспитания была Библия, напрашивается вариант: Пушкин задумывал стихотворение «в библейских декорациях» (отсюда и попытка начать с «Богом данных» чувств): стихотворение могло использовать образ еврейской преданности истории прошлого и своим корням. Пепелище — это иерусалимский Храм, разоренный Израиль; отеческие гробы — могилы праотцов; алтарь без божества — оскверненный римлянами алтарь Храма. Тогда и строчка «Как … пустыня» становится понятнее: поэт изначально услышал «как иудейская пустыня», но простая констатация места показалась ему недостаточной, а банальности типа «как без источника пустыня» не ложились в контекст, лишая его указания на место и смысл.

Понятно становится, что «животворящая святыня» в единственном числе, без которой и до которой земля Ханаана была (без всякого «б») когда-то духовно мертва, которая в следующей строчке упоминается во множественном числе, — это не чувства из первого четверостишья. Возможно, Пушкин писал это уже о декалоге — заповедях, являвшихся первичным законом евреев, который они сохранили, пройдя через гибель страны и рассеяние. И должно это четверостишье было быть не третьим, а как минимум четвертым, а ранее к заповедям должна была быть отсылка. Пушкин вообще был убежденным сторонником главенства закона: он очень ярко описывает это в «Оде вольности». Возможно, фабула задуманного стихотворения могла быть следующей: память о предках и малой родине — пища для нашей души / евреи сохранили их / они чтят данный им в древности закон / такой закон является святыней, не дающей народу иссохнуть и умереть, стать памятником истории, как алтари умерших божеств.

Пушкин — потомок иноземца, «арапа»; Пушкин — наследник гонимых предков; Пушкин — гонимый сам, но при этом не отказывающийся от предков, их моральных правил и законов, — вполне мог сравнивать себя с евреями в этом контексте. Эта фабула отлично ложится и на смысл, описанный выше.

Жаль, что стихотворения не случилось. Впрочем, возможно, Пушкину виднее: не случилось, значит, и не стоило случаться. А в нашем контексте важно другое: вопреки попыткам патриотов на окладе и патриотов в доле, Пушкина непросто вогнать в рамки их посконной идеологии, как только чуть-чуть вникаешь в его тексты и их историю, сразу возникает «самостоящий» человек — индивидуальность, гений, преданный своей семье и своим принципам, а не официальной повестке, властям или «государству».

Какой из этого вывод? «Патриоты» на Руси на редкость мало эволюционируют. У Фигляриных XIX века и Кошмаровых XXI-го — один репертуар, одни манеры и одни тараканы в голове. Тараканы намного более живучи, чем гении: Пушкин умер через 7 лет после написания этого черновика, Булгарин был старше его на 20 лет и пережил на 22. Боюсь, сегодняшние тараканы вчерашним под стать: тараканам вообще не страшна даже радиация, они и «ядерный пепел» переживут.

snob.ru  

 
По теме
Подозреваемый в организации подпольного казино обжаловал свой арест Адвокат омича, которого обвиняют в незаконной организации азартных игр, попросил отменить решение суда и не заключать подозреваемого под стражу.
Авария произошла на 565-м километре трассы Тюмень-Омск Сергей КАЛУГИН Фото: Михаил ФРОЛОВ СУ СК России по Омской области просят очевидцев страшной аварии на «трассе смерти» предоставить записи с видеорегистраторов.
В Омске ищут записи с видеорегистраторов, запечатлевших аварию с 8 погибшими Видеоматериалы, на которые попала жуткая авария на трассе Тюмень-Омск, ищут сотрудники регионального следственного комитета.
Песня жить и дружить помогает... - Газета Ваша звезда Наталья Чердынцева, жительница села Юрьевка, не мыслит себя без песни и творчества Культура – понятие широкое и всеобъемлющее, она связывает национальности и традиции, людей разных поколений и вероисповеданий.
Газета Ваша звезда