«Первые дни войны забыть невозможно»

altText
Фото: www.omsktime.ru

В 1983 году в сборнике «Каменный пояс» были напечатаны воспоминания Героя Советского Союза Ивана Бражникова. Он рассказал о коллегах-летчиках и о том, как чуть не погиб спустя месяц после начала войны. 

Запись радиоэфира хранится в Государственном архиве Оренбургской области. Послушать ее можно по ссылке . Подготовил материал для публикации Максим Путинцев.

В Южно-Уральском книжном издательстве в сборнике «Каменный пояс» были опубликованы записки военного летчика, оренбуржца, Героя Советского Союза Ивана Моисеевича Бражникова. Накануне нашей передачи мы беседовали с Иваном Моисеевичем. Он так комментирует появление этих записок:

- Мне иногда кажется, что я остался жить для того, чтобы рассказать о том, как началась война, о людях, о моих друзьях, о моих однополчанах, как воевали, как это было трудно, как это было тяжело. И немало из них погибло — тех людей, и, конечно, о них бы надо говорить больше и чаще. Ну, может быть, я и взялся за перо поэтому. А еще потому, что мне просто есть что вспомнить.

Правда, в записках Иван Моисеевич изменил фамилии, в том числе и собственную (он называет себя Иваном Бравковым), и своих однополчан, прибегнув к более художественному изложению материала. Сейчас мы предлагаем вашему вниманию радиокомпозицию по запискам и воспоминаниям военного летчика, Героя Советского Союза Ивана Моисеевича Бражникова. Он выполняет свой долг, рассказывает о своих друзьях, о том последнем бое, из которого они вышли героями.

Безымянная высота души

- Заблоцкий, проверить подвеску бомб. Все проверить! — распорядился Когтев.

Проверили, надели парашюты, сели по местам. Когтев запустил моторы, погонял их на разных оборотах.

- Готовы? — спросил он.

- Как часы, — ответил Бравков.

- Ура, братцы, наши догоняют.

- Сколько? — спросил Заблоцкий.

- Три. Вряд ли еще придут, — отозвался Бравков.

Самолет летел под самой кромкой рваных тонких облаков, дразнящих соблазном скрыться от них, от вражеских взоров.

- «Мессера»! Слева, сзади, выше нас. Кажется… Да, девять штук.

Когтев присвистнул.

- С почетом встречают.

- Ну, держись, Ваня, — начинается, — сказал сам себе Бравков.

Очередной атакующий показался справа от хвоста. Не переставая стрелять, он приближался. Бравков выпустил по нему очередь, поднял ствол пулемета вертикально, выпустил другую очередь в небо и затаился, — может, немец подумает, что стрелок убит. Немец перестал стрелять по кабине Бравкова. Он поднялся выше, нацелился на плоскость бомбардировщика. Этого и надо было Бравкову. Он навел пулемет и застрочил длинной очередью, вонзая ее в правую плоскость и кабину истребителя. Выпуская полосу черного...

В 1983 году в сборнике «Каменный пояс» были напечатаны воспоминания Героя Советского Союза Ивана Бражникова. Он рассказал о коллегах-летчиках и о том, как чуть не погиб спустя месяц после начала войны. 

Запись радиоэфира хранится в  Государственном архиве Оренбургской области. Послушать ее  можно по  ссылке . Подготовил материал для публикации Максим Путинцев.

В  Южно-Уральском книжном издательстве в  сборнике «Каменный пояс» были опубликованы записки военного летчика, оренбуржца, Героя Советского Союза Ивана Моисеевича Бражникова. Накануне нашей передачи мы  беседовали с  Иваном Моисеевичем. Он  так комментирует появление этих записок:

- Мне иногда кажется, что я  остался жить для того, чтобы рассказать о  том, как началась война, о  людях, о  моих друзьях, о  моих однополчанах, как воевали, как это было трудно, как это было тяжело. И  немало из  них погибло  — тех людей, и, конечно, о  них  бы надо говорить больше и  чаще. Ну, может быть, я  и  взялся за  перо поэтому. А  еще потому, что мне просто есть что вспомнить.

Правда, в  записках Иван Моисеевич изменил фамилии, в  том числе и  собственную (он  называет себя Иваном Бравковым), и  своих однополчан, прибегнув к  более художественному изложению материала. Сейчас мы  предлагаем вашему вниманию радиокомпозицию по  запискам и  воспоминаниям военного летчика, Героя Советского Союза Ивана Моисеевича Бражникова. Он  выполняет свой долг, рассказывает о  своих друзьях, о  том последнем бое, из  которого они вышли героями.

Безымянная высота души

- Заблоцкий, проверить подвеску бомб. Все проверить! —  распорядился Когтев.

Проверили, надели парашюты, сели по  местам. Когтев запустил моторы, погонял их  на  разных оборотах.

- Готовы? —  спросил он.

- Как часы,  — ответил Бравков.

- Ура, братцы, наши догоняют.

- Сколько? —  спросил Заблоцкий.

- Три. Вряд  ли еще придут,  — отозвался Бравков.

Самолет летел под самой кромкой рваных тонких облаков, дразнящих соблазном скрыться от  них, от  вражеских взоров.

- «Мессера»! Слева, сзади, выше нас. Кажется… Да, девять штук.

Когтев присвистнул.

- С  почетом встречают.

- Ну, держись, Ваня,  — начинается,  — сказал сам себе Бравков.

Очередной атакующий показался справа от  хвоста. Не  переставая стрелять, он  приближался. Бравков выпустил по  нему очередь, поднял ствол пулемета вертикально, выпустил другую очередь в  небо и  затаился,  — может, немец подумает, что стрелок убит. Немец перестал стрелять по  кабине Бравкова. Он  поднялся выше, нацелился на  плоскость бомбардировщика. Этого и  надо было Бравкову. Он  навел пулемет и  застрочил длинной очередью, вонзая ее  в  правую плоскость и  кабину истребителя. Выпуская полосу черного дыма, тот в  левом боевом развороте стал удаляться.

- Алеша! Один есть! Туза пикового завалил!

- Что, сбил?!

- Подожди, Алеша, тут другие хотят!

Немцы не  стали показываться на  виду у  Бравкова. Они заходили строго с  хвоста, прячась за  килем бомбардировщика. Выше не  поднимались.

Летчика и  штурмана защищали бронированные спинки их  сидений. Бравкова ничто не  прикрывало. Всем своим существом он  отдался бою. Действия его опережали мысль. Им  руководила какая-то неведомая сила. В  ушах прозвучали, но  не  оставили следа слова Когтева о  том, что горит второй мотор. Бравков чувствовал, ощущал вражеского истребителя за  хвостом самолета. Подчиняясь той неведомой силе, он  ударил очередью по  своему килю, разворотив в  нем дыру. Бравков увидел в  отверстие «мессер», но  стрелять не  стал, поджидая другого. Тот появился. Бравков ждал. И  когда истребитель, приближаясь, закрыл своим носом отверстие, он  ожесточенно застрочил из  пулемета. Почувствовал, не  понял, а  почувствовал, что угроза в  данную минуту миновала.

Немцы никак не  могли сбить бомбардировщик, свалить его. Объятый пламенем обоих моторов, он  упорно шел вперед  — к  переправе. Бравков давно уж  не  слышал голосов Когтева и  Заблоцкого. Он  ни  разу не  оглянулся назад, не  знал, что комбинезон и  гимнастерка его прогорели, не  чувствовал, что спина его покрыта волдырями, а  на  затылке подгорели волосы. Кроме вражеских истребителей, он  ничего не  видел.

Ярость атак спала. Истребители носились вокруг горевшего самолета. Бравков не  знал, что переправа уже разбита и  что самолет доживает свои последние минуты.

Один из  истребителей, будто решив посмотреть на  экипаж бомбардировщика, не  подающий признаков жизни, поравнялся с  ним, чуть прилегая на  левое крыло кабиной к  Бравкову. Готовый к  такой неосмотрительности фашиста, Бравков запустил в  него очередь. Бил по  кабине, по  крылу, по  хвосту. Но  вдруг оборвалось. Бравков сильнее нажал на  спусковой крючок  — пулемет молчал. Он  перезарядил пулемет, дернул шток затвора на  себя и, толкнув его на  прежнее место, нажал на  спуск  — выстрела не  было. Он  метнулся к  патронной коробке  — она была пуста. Патроны кончились. Бравков оглянулся назад и  отпрянул. Упругая жаркая волна огня пыхнула ему в  лицо. Еще не  зная, что и  зачем он  делает, Бравков кинулся к  нижнему люку, служившему одновременно и  гнездом для крупнокалиберного пулемета. Пулемет  — он  был закреплен в  подвижной раме  — надо было толчком от  себя отправить в  хвост самолета и  застопорить там. От  первого толчка пулемет, сделав дугу туда и  обратно, снова занял свое место в  гнезде. Только на  третий раз Бравкову удалось застопорить пулемет в  хвосте. Люк освобожден. Бравков нырнул в  него вниз головой, но  струя воздуха впихнула его обратно в  кабину. Бравков отступил шаг назад, раскачался в  кабине. Тогда он  опустил голову в  люк, вцепился руками в  его края и  что есть силы стал вытягивать тело из  кабины. Его рвануло, обо что-то ударило. В  тот  же миг наступила разительная тишина.

Потом сами собой открылись глаза. Небо! Неожиданно огромное синее небо и  целый мир вокруг. А  совсем рядом  — стропы парашюта, купол над головой. Бравков не  знал, не  помнил, когда и  как он  дернул за  спасательное кольцо…

***

Пожалуй, ни  одно военное братство не  бывает столь тесным, каким остается союз военных летчиков. Потому что находясь в  воздухе в  одной боевой машине, рассчитывает каждый на  всех и  на  себя.

И. М. Бражников: Но  в  экипаже всегда отработано, вы  знаете, до  таких родственных чувств, что ты  знаешь, что сейчас летчик будет делать, ты  знаешь, что должен сейчас штурман делать, о  чем думать: как  бы не  затерять путь, как  бы правильно приготовиться к  спуску бомб, к  сбросу бомб. Они, ну, как  бы единый организм в  этом самолете.

…А в  дни войны для взлета полоса
Обозначалась белыми холстами.
Сурово нас встречали небеса
Упругими калеными ветрами.
Сражений дым. Под грохот батарей
Мы  ночью совершали переброски,
И  несколько летучих фонарей
Нам освещали узкие полоски.
…У каждого есть в  жизни полоса.
Приходит час, назначенный для взлета,  —
Взгляни на  мир с  пристрастием пилота
И  отпускай смелее тормоза…

В  27-й день войны ему пришлось пережить себя. Он  родился заново, когда увидел над собой огромное небо.

И. М. Бражников: Первая мысль… Опять  же, не  мысль… Понимаете, какой-то инстинкт, не  знаю… Мне захотелось петь  — вот какую-нибудь частушку, когда я  увидел небо, землю, и  захотелось петь. Значит, это организм мой сработал  — то, что я  жив. Наверное, так.

Один из  рецензентов этих записок на  полях против строчек, где Иван Моисеевич написал, что захотелось петь в  небе, поставил неожиданный для него вопрос: «Возможно  ли это в  такой ситуации?». Возможно, потому что это война и  потому что таков характер у  Бравкова-Бражникова.

***

Бравков подошел к  столу, за  которым сидели Когтев и  Заблоцкий.

- Вы  не  будете возражать, синьоры, если в  этот знаменательный, я  бы  сказал, исторический для нас день мы  отужинаем за  одним столом? Кстати, заказ уже сделан.

- Садись, садись, не  балабонь,  — Заблоцкий подвинул Бравкову стул.

- Если меня станут гнать отсюда, заступись, командир. Разведчики должны сидеть за  одним столом, а  не  где попало. Ну и  в  крайнем случае скажи, что я  — «ШП»,  — тихонько произнес Бравков последние слова.

- Чего, чего? —  спросил Заблоцкий.

- «ШП», говорю,  — тихо повторил Бравков. —  Теперь уж  я  могу сказать вам. А  то  завтра убьют, да  вы  так и  не  будете знать, кто был ваш Иван.

- Ну  и  что  же твое «ШП» означает? —  опять спросил Заблоцкий.

- Тише ты,  — с  опаской огляделся Бравков вокруг и  замолчал.

- Ну? —  не  унимался Заблоцкий, обуреваемый любопытством.

- Что ну? —  спросил Бравков, будто и  не  было никакого разговора.

- Говоришь, что можно сказать нам, а  сам молчишь. Про «ШП».

- Сказать-то сказал, Миша, а  все-таки оно… понимаешь?.. А, ладно! —  решил Бравков. Он  склонился над столом и  поманил пальцем к  себе Заблоцкого.

Тот пригнулся к  нему. Бравков приставил руку ребром к  губам, приглушенным шепотом проговорил:

- «ШП»  — это значит «швой парень».

Сконфуженный Заблоцкий неодобрительно посматривал на  трясущегося от  смеха Когтева.

***

И. М. Бражников: Я  убежден, что иначе нельзя оставшимся после войны живым: не  сказать ничего или не  вспомнить или даже  — конкретнее сказать  — забыть тех людей, кто отдал свои жизни. Оставшимся в  живых надо сказать о  том, чего они заслуживают. Конечно, многие погибли, но  без них в  то  время, может быть, и  не  было  бы победы в  1945 году. Да, я  испытываю большое удовлетворение, когда мне приходится говорить, вспоминать о  тех товарищах, с  которыми я  прошел всю войну. Это достойные люди. Конечно, жаль, что мы  их  потеряли, но  война есть война, и  потери были громадные. Ветеран войны может забыть многое из  своей фронтовой жизни, но  первые дни войны забыть невозможно, они всегда остаются незабываемыми.

***

Через полчаса забинтованный Бравков вышел из  блиндажа и  угодил в  круг бойцов, будто специально поджидавших его.

- Ну, как, Иван, дела? —  спросил небольшого роста красноармеец. Бравков удивился про себя: как это они могли узнать его имя?

- Все в  порядке. Только вот генерал спросил насчет переправы, а  я  не знаю, разбили мы  ее  или нет.

- Разбили, разбили,  — заверили несколько голосов.

- Если  бы не  разбили, сейчас немчура  бы уже наседала.

- Чего это тебя, брат, так запеленали? Ранило? —  спросил высокий пожилой боец.

- Да  нет, подпалило малость. У  нас, хлопцы, раненые редко бывают. Либо жив-здоров, либо в  ящик сыграл.

- Ну  и  служба у  вас…

- Служба как служба. Вот ему, например,  — Бравков указал на  маленького шустрого бойца,  — дай разок подняться в  воздух, так его потом за  уши не  оттащишь от  самолета.

- Да  ты  что, Ваня,  — взмолился тот,  — я  лучше здесь на  земле три раза помру, а  к  чертям на  кулички не  полезу. Я  вот смотрел на  вас там, так у  меня мурашки по  спине бегали. Нет, земля понадежнее.

Перебивая друг друга, бойцы начали рассказывать обо всем, что они видели в  воздухе. Они рассказывали, как из  объятого пламенем большого самолета выбросился человек, как его немцы расстреляли в  воздухе, когда он  спускался на  парашюте. Потом, как из  самолета, когда он  уже не  летел, а  кувыркался, неожиданно выбросился еще один человек. Между разговорами бойцы совали в  руки Бравкова кто кисет с  табаком, кто папиросы, кто печенье, выражая этим, должно быть, свое уважение к  нему.

Бравков мучительно раздумывал: кто  же выбросился первым  — командир или штурман?

До  штаба армии Бравков добрался только на  следующий день. Штаб располагался в  лесу. Сгоревшие гимнастерка и  комбинезон клочьями болтались на  забинтованной спине, воротник гимнастерки не  сходился и  был расстегнут. Сам он  за  двое суток изрядно умотался, утратив свой бравый вид.

Командующий с  группой командиров стоял на  полянке с  развернутой картой в  руках.

- Товарищ генерал, по  вашему приказанию старшина Бравков доставлен,  — зычно доложил дежурный.

- Знаю, все знаю. С  возвращением, старшина. Ты-то как?

- Все хорошо, товарищ генерал.

- Да  уж  вижу… Вот, товарищи, первый случай на  нашем фронте. Этот орел из  пулемета сбил три вражеских истребителя, вооруженных пушками. Он  был один, а  их  девять… Старшина Иван Бравков заслуживает самой высокой награды Родины.

- Служу Советскому Союзу! —  бодро и  по-уставному откликнулся Бравков и  тут  же добавил:  — Командир экипажа и  штурман больше меня достойны награды.

- Старший лейтенант Когтев и  лейтенант Заблоцкий тоже будут награждены… к  великому прискорбию, посмертно…

Это было на  двадцать седьмой день войны.

***

И. М. Бражников: Мне иногда кажется, что я  остался жить для того, чтобы рассказать о  том, как началась война, о  людях, о  моих друзьях, о  моих однополчанах, как воевали, как это было трудно, как это было тяжело. И  немало из  них погибло  — тех людей, и, конечно, о  них  бы надо говорить больше и  чаще. Ну, может быть, я  и  взялся за  перо поэтому. А  еще потому, что мне просто есть что вспомнить и  чем поделиться с  людьми.

Как изменились времена  —
Ваш самолет почти ракета,
А  нас заставила война
Летать…
Да  что теперь об  этом?

И  пусть я  нынче не  пилот,
Ведь все кончается с  годами,
Душою слышу каждый взлет
И  улетаю вместе с  вами.

Завороженный я  стою,
Когда заходят на  посадку,
И  по  расчету узнаю
Характер летный и  повадку.

Шепчу с  тревогой: «Подтяни!
Ведь приземлишься с  недолетом».
И  явно чувствую ремни,
Срастаясь мысленно с  пилотом.

Как говорят друзья мои,
Мы  тоже были рысаками,
И  след глубокой колеи
Остался там, за  облаками.

Прозвучала радиокомпозиция «Безымянная высота души». Над передачей работали: оператор Татьяна Окорокова, звукорежиссер Галина Иванова, дикторы Станислав Жарков, Галина Литвинова и  редактор Лариса Нуждина.

https://diletant.media/articles/44312178/    
 
По теме
На дорогах и тротуарах ледяные рытвины и огромные лужи Наташа ЛИПИНСКИ Фото: vk.com/aomsk?from=search В паблике «Аварийный Омск» появился снимок автобуса, который стоит в огромной луже без колеса.
Мошенники из Омска попали под суд после обмана жителей нескольких регионов 20-летние подсудимые звонили жителям Омской и Новосибирской областей, рассказывали придуманную историю, а после получали от потерпевших крупные суммы.
Куда сходить в Омске 29, 30 и 31 марта - Пульс Live Куда сходить в Омске 29, 30 и 31 марта  Пятница - день недели, которого ждут буквально все, от воспитанников детского сада до топ-менеджера крупной корпорации.
Пульс Live
Награда волонтёру - Газета Омский пригород Активист волонтёрского сообщества «Помощь солдатам» был награждён медалью.
Газета Омский пригород