Больше, чем поэт

Михаил Ефремов: «В юности выбор у меня был невелик: либо тюрьма, либо армия — крупным валютчиком назвать себя не могу, но периодически, конечно, «утюжил».

То, что сын выдающегося советского актера Олега Ефремова Миша не просто мальчик-мажор, а умница и необычайно талантливый парень, которому суждено пойти по стопам отца, стало ясно еще в 1978-м: вышедшую на экраны картину «Когда я стану великаном» мгновенно полюбили зрители, а ее главный герой — кумир всех подростков, сочиняющий умные стихи и мечтающий «излечить все разбитые коленки», Петя Копейкин — поражал не по-детски глубоким, понимающим и всепрощающим взглядом. «Не ребенок, а старичок какой-то! — изумлялись взрослые. — Будто целую жизнь прожил...».

Прошло десятилетие, и огромная страна под названием СССР влюбилась в Ефремова-младшего снова — теперь уже в образе благородного разбойника Владимира Дубровского (по сути, того же идеалиста Копейкина, только постарше и из XIX века), а теперь на счету Михаила более 100 картин. Сниматься он порой умудряется в 10 фильмах в год, причем в каждом предпочитает не гастарбайтером быть, желающим лишь мелькнуть в кадре и заработать денег, а одним из наиболее ярких и заметных персонажей. Наглядный пример — бекмамбетовская «Ирония судьбы-2»: некоторые до сих пор путают, кого сыграл Хабенский, а кого — Безруков, а вот что колоритным поддатым Дедом Морозом там был Ефремов, а Снегурочкой — его вторая жена Евгения Добровольская, помнят все и готовы даже цитировать, что этот дед на морозе плел...

Разноплановый и разносторонне одаренный актер не отмахивается от предложений сыграть в молодежных комедиях вроде «Никто не знает про секс» или «Самый лучший фильм 3-ДЭ», хотя подобные ленты у нас не ругает только ленивый, и дело вовсе не в том, что у Миши шестеро детей, которым надо помогать становиться на ноги. «Кино — моя территория, и я всегда стараюсь ее пометить, — полушутя, полусерьезно объясняет Ефремов, — чтобы подольше не забывали».

Недавно в прокат вышла еще одна такая «памятка» — картина «Ржевский против Наполеона», где Мише досталась роль графа Льва Толстого, и единственное, что в связи с этим заботит создателей фильма, — как теперь российские и украинские школьники экзамен по литературе сдавать будут? Киношный бородач Лев Николаич по прозвищу Граф получился настолько симпатичным, что его образ вряд ли из памяти зрителей сотрет даже настоящий...

 

«Везучий этот Ефремов черт! — говорят о Михаиле коллеги. — У него что роли, что дети одинаково хорошо получаются», и с этим особенно не поспоришь, потому что, как говорится, результат налицо. Старший сын Никита, копия папы, — один из самых востребованных молодых артистов России, средний, Николай, от брака с Добровольской — хулиган и дебошир в отца, но симпатяга в маму, тоже в кино нарасхват, дочь Анна-Мария, которую Ефремову родила красавица-актриса Ксения Качалина, увлекается изучением иностранных языков и, возможно, станет известным филологом (как ее прапрадед Иван Яковлев), а трое младшеньких — Вера, Надя и Боря от крайней в списке жен Софьи Кругликовой — еще не определились. Впрочем, оно и не удивительно: Боре, например, нет еще и двух лет.

Пока «великолепная шестерка» растет и раdдует, а новые сценарии для Михаила пишутся, он трудится над седьмым своим детищем — сатирическим проектом «Гражданин поэт». «Так, как читает стихи Ефремов, не читает никто», — уверен автор Дмитрий Быков, доверивший гражданину актеру свои изложенные на бумаге мысли, и он, конечно же, прав, поскольку Михаил не просто заучивает и декламирует стихотворение на камеру, а создает яркий образ, живую картинку, превращая двух— или трехминтутный видеоролик в мини-фильм, который миллионы зрителей непременно просмотрят и скачают из интернета.

Проект, по словам его идейных вдохновителей и создателей, закончится уже после первого тура президентских выборов в России — то ли сам по себе придет к логическому завершению, то ли как-нибудь по-другому, во что не хотелось бы верить, однако кратковременным явлением, вышедшим из моды, он уже вряд ли станет: в начале 2012-го на прилавках книжных магазинов появилась книга «Гражданин поэт» — и сразу же начала исчезать, потому что очереди покупателей не дали ей залежаться. Буквально всем: от неравнодушных и опасающихся за свое будущее студентов до продвинутых и политически подкованных пенсионеров — это издание захотелось иметь, а на обложке его, кстати, Ефремов — со взглядом Пети Копейкина...

 

«Ходит слушок, что по голове меня Брежнев погладил, но надеюсь, это все-таки выдумка: столь близким быть к власти мне не хотелось бы»

— С родословной, Миша, явно вам повезло: прадед — создатель чувашской письменности Иван Яковлев, дедушка — самый прославленный советский оперный режиссер Борис Покровский (на одном из юбилеев Муслима Магомаева я имел честь постоять с ним рядом), отец — понятно кто, не будем поминать всуе, ну и мать — прекрасная актриса Алла Покровская... Расти в такой непростой семье было непросто?

— Вы не поверите, но я постоянно, лет с 12-ти, думал, как на такие вопросы мне отвечать. Уже тогда стал сниматься, у меня брали какие-то интервью, спрашивали: «Легко ли быть сыном Олега Ефремова и Аллы Покровской, внуком Бориса Покровского и правнуком Ивана Яковлева?», и я умолкал, потому что иной семьи у меня не было и сравнивать было не с чем.

— Все знают вашего отца, но поскольку оперное искусство не так принадлежит народу, как драматический театр и особенно кино, не все знают деда...

— Оперное искусство принадлежит народу в абсолютной степени, потому что, как считал мой дед (и никто с ним в семье не спорил), это квинтэссенция всего искусства, самый что ни на есть топ. В оперу, кстати, меня в детстве водили, и не скажу, что насильно.

— Вы там не мучились?

— Нет, и более того, вспомнил сейчас... Когда лет восемь мне было или, возможно, девять, в Большом проходили «елки» для сотрудников...

— Тех самых?

— ( Улыбается ). Уточню: для детей сотрудников театра — не тех сотрудников, которых вы имеете в виду, хотя те, наверное, тоже присутствовали. «Елка» эта была на восьмом, по-моему, этаже, в репетиционном зале — веселая такая, домашняя... Потом нас, детей, из этого помещения уводили, и в это время («елка» с пяти вечера шла, а было уже часов семь) начался «Спартак». Я раньше балет не видел — зашел на какой-то ярус...

— ...сейчас некоторые читатели о матче с участием известной футбольной команды могут подумать...

— Нет-нет, это, конечно, великий балет Хачатуряна, и как стал я его смотреть, так там и остался. Даже мама, которая со мной была, меня поняла и решила: ребенок увлекся — пускай.

— Волшебная сила искусства!

— «Спартак» я видел потом еще два раза, а когда впервые случайно туда попал, танцевал наипервейший состав: Васильев, Максимова, Лиепа — я к величайшему прикоснулся.

— На том дне рождения Магомаева  — я вспоминаю — мы стояли с Иосифом Кобзоном в сторонке, рядом фотокорреспондент оказался, и Иосиф Давыдович неожиданно его попросил: «Снимите меня, пожалуйста, с Покровским» — трепетно к нему относился, а сколько ваш дед прожил?

— В этом году будем столетие его отмечать, а ушел он в 97 лет.

— К опере вас приобщить не пытался?

— Он все, что вокруг, к опере приобщал — не только меня, хотя я не могу сказать, что мы с ним так часто и тесно общались... Сейчас вот меня часто спрашивают: «А каким Олег Николаевич, ваш отец, был в семье?». Да он работяга прежде всего...

— ...и не семье принадлежал, а театру...

— Конечно, и так и Борис Александрович — это абсолютные были фанаты своего дела. У меня, между прочим, опыт постановки оперы есть — в «Новой Опере» Евгения Колобова: меня позвали, и с режиссером Герасимовым мы сделали спектакль «Демон». Кстати, он и сейчас иногда идет, и мы даже на «Золотую маску» были номинированы — наверное, потому, что в оперных театрах «Демон» уже лет 40 не шел.

Помню, приехал я к деду — совета спросить: «Че делать? Там хор — 80 человек...». Он сказал, что во всей этой затее гений один — Лермонтов, что оркестровка у Рубинштейна плохая, музыка — только мелодии какие-то, но я эту оперу поставил, и у нее относительный был успех. Правда, Ирина Ивановна Масленникова, жена Бориса Саныча, пришла, посмотрела и воскликнула: «Нет, деду это смотреть не надо!». Под конец жизни, последние лет 20, Борис Саныч говорил: «Новаторство в опере — самое ужасное», хотя сам всю жизнь, на мой взгляд, был новатором.

— В советское время, чтобы деятелю искусства присвоили высочайшее в стране звание Героя Социалистического Труда, ему надо было быть супервыдающимся. В вашей семье Героев Социалистического Труда целых два...

— ...а вот героев капиталистического труда все нет и нет!

— Один — вы!

— Ну, нет, я бы себя таковым не назвал. Почему? Для его представителей даже канал специальный есть — «РБК»: чтобы разбираться в диаграммах и графиках, которые там показывают, нужно, наверное, быть героем, но я от этого очень далек.

— Это правда, что вас по талантливой, умной головке гладил лично сам Леонид Ильич Брежнев?

— Ну, во всяком случае, ходит такой слушок, что меня то ли на вручение Государственных премий родители взяли, то ли на новогодний прием, и, в общем, да, но надеюсь, что это все-таки выдумка: столь близким быть к власти мне не хотелось бы.

 

«Когда нарушал режим – не вовремя куда-нибудь приходил или не в том состоянии, в котором нужно, мог от отца по башке получить»

— Прежде чем с вами встретиться, я думал о вашем отце и о мощи его таланта — когда видишь в кино его крупные планы, глаза, руки, понимаешь: это высший пилотаж актерского мастерства. Любопытно, а вы, будучи маленьким, сознавали, что у вас такой грандиозный отец?

— Мы с Настей, сестрой, и понимали это, и в то же время нет, а когда Олег Николаевич умер... Мы тогда ждали семь дней, пока театр приедет с гастролей на похороны, сидели в его квартире, и прямо в ощущениях наших он стал увеличиваться в огромных, космических масштабах, потому что... Вы знаете, Ефремов отрицательных ролей не играл, самые негативные его персонажи — какие-нибудь простаки, но не больше, и хотя я не знаю, каким он был Николаем I в спектакле «Декабристы», но думаю, тоже не слишком уж отрицательным. Еще он играл Молчалина в «Горе от ума» — в молодости, в Центральном детском театре, — но тоже, мне кажется, находил в своем герое что-то такое, из-за чего хотелось ему доверять всегда и во всем.

— Олег Николаевич был самородком?

— Не думаю, хотя никаких театральных кривляк и певцов в семье его вроде и не было...

— Простая была семья?

— Не очень: все-таки дедушка — финансовый работник, бабушка — сестра двоих белогвардейских офицеров, которые ушли через Харбин в Австралию... У нас, кстати, в Австралии родственники, и мы поддерживаем пускай не сильную, но все же связь.

Дедушка, Николай Иваныч, в 34-м, по-моему, году, понимая, что и за бабушкой начнут присматривать, и вообще всех бывших будут резать под корень, завербовался на Север бухгалтером и уехал туда с семьей. Был бухгалтером в лагерях — вольнонаемным, но если бы решился на это позже, их всех бы отправили просто валить лес...

Где-то до середины войны они находились там, а потом вернулись в столицу, жили в переулках арбатских. Арбатские переулки — такое место в Москве, где воспитывает сама среда, о чем еще Окуджава писал, и могу подтвердить: это правда. Эти дома, коммуналки, бабушки в булочных, которых сейчас-то почти нет... Там мой отец вырос, там сблизился с семьей артиста Художественного театра Калужского и попал в хорошую интеллигентную среду — в театр.

— Какие у вас были с Олегом Николаевичем отношения: отца и сына, старшего и младшего товарищей, партнерские?

— Бывало по-всякому, конечно, поскольку я, молодой да бойкий, все время пытался выйти из-под контроля: «Вот и свое слово скажу!». Он, слава Богу, воспринимал это с юмором, но, естественно, когда в какие-то недостойные времена я нарушал режим — имею в виду, не вовремя куда-нибудь приходил или не в том состоянии, в котором нужно, мог от него по башке получить (пару-тройку раз, может, это и было). Ну, как «по башке»? Отец подвергал меня остракизму — мог полгода не разговаривать, и это было очень серьезно — я как бы вообще для него не существовал. Я ведь уже не ребенок был — лет 16-17...

— ...но, несмотря ни на что, вы дружили?

— Какие-то проявления дружбы были: вместе куда-то ездили, лет в пять, помню, он взял меня в таксопарк мыть и чинить свою «волгу». Это самое счастливое воспоминание детства, потому что первый раз в жизни у меня не было обеда — мы перекусили компотом и длинным таким «языком» ( показывает ) с повидлом, но вообще, главным в жизни Олега Николаевича был, разумеется, только театр.

— Слава отца давила на вас или нет?

— Вот не могу я сказать — опять-таки не с чем сравнивать. Тут вроде слава отца давит, шаг влево — слава деда начинает давить...

— ...и мамина немного поддавливает...

— ...а приезжаешь к чувашам — там прадеду огромный памятник и названная в его честь библиотека. Не знаю, иначе я никогда не жил, и мне сложно себя анализировать. Наверное, с одной стороны, дико трудно, а с другой — хорошо, что такие родственники были и есть.

— Вы окончили Школу-студию МХАТ, играли во МХАТе, а вместе с отцом на сцену когда-нибудь выходили?

— В Художественном театре у него был спектакль «Борис Годунов», где он играл Годунова, а я — Гришку Отрепьева, но мы не совпадали по сценам: я закончил — он вышел, он закончил — я вышел, а чтобы вместе... В кино да, снимались — «Когда я стану великаном»...

— ...«Дни хирурга Мишкина»...

— Ой, это вообще мой первый фильм, и все было, словно в тумане, а потом у нас была интересная поездка в Ереван — когда закончился карабахский конфликт, в начале 90-х, люди сидели в зале в каких-то шубах, и мы с Женей Добровольской играли «Сцену у фонтана» из «Бориса Годунова», а Олег Николаевич — рассказ Чехова «На чужбине». Многие это показывали — как сидит, значит, русский помещик и унижает француза по имени месье Шампунь (у Шампуня текста всегда было мало)... Олег Николаевич этот отрывок сыграл в первый раз, по-моему, на втором курсе, я видел, как его исполняли Евстигнеев и Гафт, Козаков и Сергачев, он даже на пленке есть — в телефильме «Чехов и К0», и вот в Ереване я был Шампунем — с трудом под впечатлением от игры отца не убежал за кулисы от смеха... Ну и еще один раз играл с отцом в спектакле «Утиная охота» Вампилова — я подносил вино, потому что Саша Стриженов заболел, у него была температура.

— Хороший спектакль...

— На нас с сестрой — мы много говорили об этом — он очень сильное произвел впечатление, потому что, во-первых, отец пытался его пробить 10 лет и, когда играл, ему было уже за 50, хотя герою немного за 40 (настолько он уж хотел, чтобы эта пьеса шла), а во-вторых, там была замечательная декорация Давида Боровского: висел целлофан, а в нем елки лежали, и шла вода — какая-то замысловатая конструкция, чумовая.

— В начале 90-х отец выгнал вас из театра за драку — кого вы били, зачем и почему Олег Николаевич так поступил?

— Ну, выгнал правильно: даже не выгнал — подписал заявление, которое мной было написано, но никого я не бил — это, так сказать, провокационное недоразумение. Реформы в российском театральном репертуарном театре и сейчас-то еще нет...

— ...а тогда вообще — полный застой был...

— Да нет, не застой.

— Хуже?

— Такой, наоборот, разностой, конвертная система, но что уж об этом? Очень неприятная страница в моей биографии...

— Администратор подворовывать начал?

— Если бы он один, но давайте об этом не будем, потому что большинство тех ребят на местах — продолжают свое дело.

 

«Правильно Станиславский и Немирович-Данченко говорили: «Что во МХАТе, то и в стране». Так и вышло: сперва МХАТ развалился, а за ним и страна»

— Еще мальчишкой вы видели на сцене МХАТа его выдающихся корифеев: столько великих актеров, сколько во МХАТе, не играло больше — при всем уважении к другим театрам — нигде...

— Хочется сказать: да, как в «Спартаке» футбольном ( смеется ).

— Смоктуновский, Евстигнеев, Борисов...

— Во МХАТе я начал играть в 74-м году в «Уходя, оглянись» по пьесе Эдуарда Володарского — спектакль поставил Евгений Радомысленский, и у меня была главная роль в первом акте. Сначала героя играл я, потом, когда он вырастал, — Саша Серский, но практически весь первый акт я был на сцене, у меня было восемь страниц текста, и основной моей партнершей была знаменитая бабушка-сказательница из многих советских картин-сказок — Анастасия Платоновна Зуева...

— ...народная артистка Советского Союза...

— ...известная тем, что когда открывались ставни, она русские народные сказки рассказывала.

— Прудкин, Степанова — они же тоже еще были живы...

— Конечно, но в том спектакле я выходил на сцену с Анастасией Платоновной, а также с Ириной Петровной Мирошниченко и Сан Санычем Калягиным, и когда репетировал, бродил за кулисами (я же застал еще тот театр, который был до ремонта) и тщательно все рассматривал.

— Здесь — место Станиславского, здесь Немировича-Данченко...

— Ну, места их и сейчас есть, дело не в этом — там были изогнутые полы, все в коврах, мебель — в белых чехлах, и на каждом столе непременно лежали карандаши, бумага и стоял графин с водой.

— Серьезный театр был!

— О да, напоминал секту — и это, на мой взгляд, замечательно.

— Чем, интересно, был вызван скандальный раздел МХАТа на ефремовский и доронинский?

— Ну, в скандальный его превратил Андрей Караулов: у него просто фамилия такая — вот и прокричал караул, а на самом деле это просто попытка была сделать артистов работающими, потому что труппа из 250 человек состояла...

— ...раздутый какой штат!..

— ...и театр поэтому хотели разделить на две сцены. Меня там тогда не было, всего знать не могу, однако правильно Станиславский и Немирович считали: «Что во МХАТе, то и в стране». Так и вышло: сперва МХАТ развалился, а за ним и страна.

— Отец после этого в доронинский МХАТ когда-нибудь приходил?

— В смысле, на спектакли? Не думаю. Наверное, нет — для него это тяжелая штука была, и видимо, для Татьяны Васильевны тоже. Надо было выбирать: то ли идти дальше и развиваться, прогрессировать как творческому организму, то ли защищать униженных и оскорбленных, нищих и обездоленных, но тогда не театром заниматься следует, а чем-то другим.

— С Олегом Павловичем Табаковым у вас отношения складывались?

— Ну, поступая в Школу-студию МХАТ, я писал сочинение на тему: «Мой любимый актер — Олег Табаков» ( смеется ).

— Отец вас к нему не ревновал?

— Нет, что вы. В годы моей юности в «Табакерке» был спектакль такой «Кресло», и мы с Шуркой Табаковой, два мажора таких, детей-мажоров играли. У нас маленькая  была сцена, но народ очень живо на нее реагировал.

— В МХТ вы сейчас ходите?

— Хожу, мне интересно, что ставит Кирилл Серебренников. Сказать, что на двух последних его спектаклях был, не могу, но до этого все смотрел, а нынче по времени иногда не совпадаем — обидно...

— Это, на ваш взгляд, тот театр, ефремовский? Преемственность есть?

— Думаю, да.

— А когда с Табаковым встречаетесь, не приглашает вас у него поиграть?

— Нет ( смеется ), у Олега Палыча, помимо меня, забот много — у него же еще и «Табакерка», и Школа-студия. Табаков — безумно энергичный талантливый человек, я за него рад: знаете, сколько в МХТ премьер? По 12 в год! — это феноменально, и многие спектакли действительно достойные.

— Внешне вы на отца очень похожи, и я слышал, на вечеринках и капустниках мастерски его изображали...

— Впервые — на первой свадьбе Антона Табакова: папа очень смеялся, но потом спросил: «А кто это?» — кого, мол, показываешь ( смеется ). Сейчас есть уже люди, которые пародируют Олега Николаевича лучше, чем я, и вообще, я думаю, когда Олег Николаевич появился, каким-то образом он открыл людям новую правду. Всем остальным по-старому играть было уже неудобно, поэтому они стали меняться. Есть в русской школе психологического театра два мощных направления (я, конечно, шучу, но так мне кажется) — это направление «Современника», где все артисты так или иначе, но хоть немножко напоминают Ефремова, и, конечно, направление Большого драматического театра...

— ...Товстоногова...

— ...где немножко все говорят внутрь.

— Ленинград!

— Нет, это не Ленинград, а кавказское произношение Георгия Саныча ( смеется ). Товстоногов, кстати, однокурсник Бориса Александровича Покровского: они даже приятельствовали...

— ...как все переплелось!..

— ...и учились у Станиславского.

 

«Горбачев предлагал отцу вице-президентом России стать, но ничего бы у них не вышло, как не вышло у Михал Сергеича, и я объясню, почему. При власти у нас, да и в нашей стране, да и в Америке, да и везде, людей-то нет: Горбачев – единственный, прорвавшийся чудом!»

— Ваш отец близко дружил с Горбачевым...

— ...это правда...

— ...и Михаил Сергеевич, к слову, рассказывал мне, как присутствовал на 65-летии Олега Николаевича в каком-то полуподвале. Они были на ты...

— ...да-да-да...

— ...и Горбачев признался: «Нас связывало какое-то чисто человеческое отношение друг к другу, и даже когда я перестал быть президентом, Олег Николаевич демонстративно меня пригласил»...

— Это правда, только отмечали все не в полуподвале, а в ресторане «Сергей»...

— ...показавшемся ему полуподвалом...

— Ну, он действительно в полуподвальчике находится, но было такое домашнее празднество... Да, приходил Михал Сергеич, сидели они... Помню, Андрей Васильевич Мягков потом говорил: «Я видел, он выпил шесть рюмок водки!» ( смеется ).

— Горбачев мне еще сказал, что ваш отец предложил: «Создавай социалистическую партию и бери меня вторым секретарем!»...

— Это да, а Горбачев предлагал ему вице-президентом России стать, но дело в том, что ничего бы у них не вышло, как не вышло у Михал Сергеича, и я объясню, почему: при власти у нас, да и в вашей стране, да и в Америке, да и везде, людей-то нет. Горбачев — единственный...

— ...прорвавшийся чудом!..

— Чудом, действительно! — так, кстати, считал и отец. «В СССР, — он говорил, -  от таких людей, как, например, Солженицын, вряд ли что-то изменится», и хотя был с ними согласен и солидарен, понимал...

— ...такую махину...

— ...не сдвинуть. Сдвинется она, лишь когда наверх придет человек образованный, воспитанный понятно, чем и на чем, а чем Михал Сергеич воспитан? Таганкой, «Современником», свободными театром, настроением и отношением к жизни, присущим 60-м, когда я был совсем маленьким. Горбачев по-человечески все это принес, со всеми хотел поделиться, и вот что с ним сделали — он даже 80-летие вынужден отмечать не дома, а тут все сидят и недоумевают: «Почему в Лондоне?». Ну, посмотрите свадьбу принца и принцессы — и поймете, почему ( смеется ).

— Это правда, что когда отец умер, у вас остановились подаренные им часы?

— Да, только не подаренные, а просто которые он привез. Помню их с детства — они висели у нас всегда, и как-то так получилось, что действительно остановились.

— После того как Олег Николаевич умер, он стал для вас еще выше? Наверняка ведь картины его вы смотрите...

— Конечно, и вижу совершенно другое, чем остальные, — мне очень его не хватает.

— Какое-то честное искусство, правда?

— Дело даже не в этом — дело в отношении, хотя это плохое слово и я его не люблю. Он же очень простыми, непафосными словами всегда говорил.

— О главном...

— О главном, и в то же время не дико серьезно, и хотя у него есть книга, которая называется «Все непросто», и все действительно непросто, юмор и ирония никогда Олега Николаевича не оставляли.

— Какой фильм отца нравится вам больше всего?

— «Мама вышла замуж».

— А когда «Три тополя на Плющихе» смотрите, какие ощущения возникают?

— Ой, я не знаю — столько раз уже этот фильм видел... Сразу о поездке с ним в таксопарк вспоминаю, потому что так как-то совпало, что у отца одна за другой две картины вышли — сначала «Три тополя на Плющихе», потом «Мама вышла замуж», и Олег Николаевич стал бешено популярным. Ну и вот была у него эта «волга», и мы чинили ее, а сама лента «Мама вышла замуж» ассоциируется у меня с Эстонией — помню, смотрели мы ее в кинотеатре в Таллине, и там были субтитры на эстонском языке.

— На школьном педсовете вас однажды назвали фашистом...

— ...ну, это давным-давно было...

— ...после чего сына «ах какого замечательного человека» из школы выгнали — за что?

— Нет, секундочку: не из школы — из пионеров, а из школы родители сами забрали, чтобы у меня психической травмы не было ( улыбается ).

Сколько ж мне лет-то было — семь, восемь? Нет, восемь-девять... Ну, там дурные какие-то шутки были — типа мальчиков в раздевалку к девочкам запихнули и держали дверь. За то и выперли, но из школы, где учится нынче моя старшая дочь (правда, там номер сейчас другой, однако школа очень хорошая, и моя первая учительница, Елизавета Дмитриевна, тоже хорошая была), перевели в другую, № 31 (сейчас у нее тоже другой номер), а находилась она на Тверском бульваре как раз за МХАТом. Там Олег Николаевич работал, и родители думали: «При нем ничего жуткого Миша не совершит», но та школа такая блатная была и мажорная — я таких в России вообще не знаю (может, еще 20-я, куда английская королева приезжала, чем-то похожа). Ну, сами судите: в «А» классе со мной внучка Промыслова училась...

— ...председателя исполкома Моссовета...

— ...да, Лужкова тогдашнего, а когда меня перевели в «Б» класс, чтобы я не мешал «А» классу, там внучка Устинова, министра обороны СССР, оказалась. На класс старше Антон Табаков занимался, а с ним — внук Никиты Сергеевича Никита Хрущев и Сережа Аллилуев, внучатый племянник Сталина. Представляете, утром черные «волги» детей привозили, «чайки»... Может, если бы такой школы не было, все сложилось бы по-другому, потому что как только туда пришел, меня тут же спросили: «Salem будешь?». Я: «Спасибо, я есть не хочу». Оказалось, это сигареты ментоловые, но я-то не знал — в общем, открыл для себя много нового.

 

«С Никитой Высоцким нас представили друг другу родители»

— Говорят, когда вы слишком шалили, дедушка, надев звезду Героя Соцтруда...

— ( Перебивает ). Нет, я не слишком шалил, и не из-за этого он в школу пожаловал. Мама, по-моему, не могла, а папа, когда вызывали на ковер, не ходил принципиально. Пошел, в общем, Борис Саныч — ему к тому же недалеко было. Пальто у него как-то оттопырилось, и все учителя «Золотую Звезду» увидели. Физрук сразу: «Ой-ой-ой, садитесь, пожалуйста!»... А, вот еще что интересно: моим одноклассником был Саша Ведерников...

— ...сын знаменитого баса...

— ...Александра Ведерникова: Сашка еще и главным дирижером Большого театра лет восемь, наверное, состоял, но мы так и не виделись, хотя тогда дружили, вместе играли в хоккей и, что характерно, ходили в оперу — как раз в Большой.

— Как — вот ответьте теперь — такой блатной парень, как вы, в ряды Советской Армии загремел? Как это недоразумение могло случиться — почему не отмазали?

— Ну, сейчас мы в другой стране живем, все прошло, а тогда, в юности, выбор был невелик: либо тюрьма, либо армия.

— Да ну? Был, наверное, и вариант просто туда не пойти...

— Тогда сразу в тюрьму — статья 88, часть первая, «валютная».

— В тюрьму, естественно, не хотелось...

— Ну да, а про статью эту Олегу Николаевичу прямо сказали. Крупным валютчиком назвать себя не могу, но периодически, конечно, «утюжил»...

— ...так вот оно что!..

— ...и отцу намекнули, что в армию срочно мне надо... Когда я пошел в Школу-студию МХАТ, у меня чуть голова не слетела с катушек, потому что ура, свобода! — хотя в школе рабочей молодежи учился и не могу сказать, что в последний год так уж старался.

— И школа рабочей молодежи в вашей жизни была? Странно, вы на рабочую молодежь не похожи...

— Но я действительно работал — снимался.

— Вы до сих пор с Никитой Высоцким дружите?

— Конечно.

— Что вас объединяет — помимо того, что отцы были великие?

— Даже не знаю... Вообще, нас представили друг другу родители — как мама моя говорит и как я смутно помню (Никита вообще не помнит — только Аркаша, быть может). Владимир Семенович привел их двоих, Аркашу с Никитой, на спектакль «Синяя птица», куда и мы с мамой пришли...

— ...во МХАТ...

— ...да — этот спектакль я смотрел раз, наверное, 40.

— Ну, это визитка была мхатовская...

— Еще, что интересно, «Дороже жемчуга и злата» раз 20, и «Белоснежку и семь гномов» столько же в «Современнике» видел — это детские просто спектакли. Кстати, когда мы родственников моих перечисляли, забыли о маминой маме Анне Алексеевне Некрасовой упомянуть, которая всю жизнь режиссером в Центральном детском театре проработала и поставила спектакли «Сомбреро», «Маленький лорд Фаунтлерой», «Отверженные». В общем, много чего, и когда я был маленьким, часто в детский театр ходил — там и папа в свое время начинал.

Короче, тогда нас с Никитой и познакомили. Потом, говорят, Аркаша увел меня из детсада (был такой от Литфонда) к какому-то его другу, взрослому человеку, машинки смотреть — в детском саду чуть с ума не сошли, а когда я вернулся из армии, Никита на первом курсе Школы-студии МХАТ учился. Я был к их курсу привязан — там и он занимался, и Наташа Негода...

— ...«маленькая Вера»...

— ...да, и после того как они закончили, Никита пошел служить, а мы летом в возглавляемом мной Театре-студии «Современник-2» стали делать спектакль по Олеше «Пощечина», и когда он вернулся — его просто перевели откуда-то с Украины в Театр Советской Армии...

— ...попал в команду...

— ...знаменитую, мы выпускали «Седьмой подвиг Геракла», и он ночами главную роль репетировал — влился, так сказать, в наш театр.

— Смотрите, как интересно: вы, Никита Высоцкий, Антон Табаков, дочери Никиты Михалкова, Филипп Янковский...

— ...Федор Сергеевич Бондарчук...

— Чье поколение, на ваш взгляд, сильнее: ваше или ваших отцов?

— Конечно, отцов — мы же их дети. Отцы — поколение, лишенное многого, скажем так, материально...

— ...но какое зато мощное!..

— ...и богатое очень духовно, потому что это дети войны. Тут у нас дети растут 10 лет и на Манежку выходят, а там росли 10 лет — и страну поднимали: это разные десятилетия. Конечно, ХХ съезд...

— ...они же еще и дети ХХ съезда...

— Безусловно — это то, что переживала страна, как она хотела очиститься, к здравому смыслу прийти, а они были в авангарде.

 

Бульвар Гордона

 
 
По теме
  За многолетний добросовестный труд, достижение высоких показателей и профессиональное мастерство почетными грамотами отмечены специалисты и работники детской школы искусств, музея, клубной, библиотечной системы.
Уважаемые друзья!  Закончила работу выставка   обучающихся Тарской ДШИ. Часть работ можно будет увидеть на выставке в Культурном Центре им.
Песня жить и дружить помогает... - Газета Ваша звезда Наталья Чердынцева, жительница села Юрьевка, не мыслит себя без песни и творчества Культура – понятие широкое и всеобъемлющее, она связывает национальности и традиции, людей разных поколений и вероисповеданий.
Газета Ваша звезда